... Издали, в лесном коридоре, оно показалось веселое и нарядное, сияющее необыкновенно чистой и ровной желтизной. Я подошел поближе: это было заброшенное поле, давно не паханное и не сеянное, и теперь густо заросшее какими-то невысокими растениями-кустиками. От них вдруг дохнуло приятным горьковато-цветочным ароматом. «Да это сурепка, — вспомнил я когда-то читанный ботанический атлас, — что-то вроде сорняка...».
Свежий ветер пробежал над живым ковром, все поле заиграло и запереливалось золотистыми волнами, которые докатывались до затененной солнцем стены леса, образуя удивительный контраст темно-зеленого и ярко-желтого. «Будто драгоценная чаша в малахитовой оправе» — мелькнуло сравнение.
Высоко в знойном июньском небе парил коршун. Жара предвещала грозу. Над западной частью горизонта уже темнела громадная туча, набухая дождем. И только в зените неровные, быстро смещающиеся края облаков ослепительно сверкали расплавленным серебром, источая нестерпимый свет. Ветер усиливался, все соцветия сурепки быстро раскачивались, будто исполняя какой-то экзотический танец.
Звенело, страстно и не переставая, множество невидимых глазу жаворонков. Будто перед грозой пели и цветы, и лес, и это далекое от человеческих селений поле. Но вот теплые серые комочки упали откуда-то с неба и зависли над кустиками золотистой сурепки. Некоторые жаворонки вились над самым полем, перепархивая от цветка к цветку и наполняя окраину неумолчным пилением. Другие, часто трепеща крылышками, поднимались вертикально и зависали метрах в четырех-пяти над землей и также громко славили жизнь.
Предгрозовые облака громоздились по всему небу, кое-где иссиня-розоватые, будто раскаленные изнутри, и я увидел, что над лесом осталось лишь небольшое голубоватое окно, из которого прямым широким водопадом прорывались к земле лучи, заливая теплым мягким светом все летнее благоухающее цветение. А в напряженном, наполненном электричеством воздухе беззвучно бушевала метель из летящего вокруг осинового пуха. Но вот где-то оглушительно ударил гром, и первые крупные капли дождя шумно хлестанули по золоту цветов сурепки. В тот миг, когда пришел ливень, вдруг показалось, что вся живая природа свободно и облегченно вздохнула, что все деревья, растения, птицы и звери обрадовались сверкающему, всполошному, сотканному из толстых водяных струй, дождю.
До нитки промокший, один среди затуманенного и вдруг притихшего, словно бы придавленного стихией поля, я также молча наслаждался упоительным счастьем человека, которому один, от силы два раза в году дано увидеть и ощутить прекрасное смятение в природе. | ... Здалеку, в лісовому коридорі, воно здалося веселе і ошатне, сяюче незвичайно чистою і рівною жовтизною. Я підійшов ближче: це було занедбане поле, давно не підняте і не сіяне, і тепер густо заросле якимись невисокими рослинами-кущиками. Від них раптом повіяло приємним гіркувато-квітковим ароматом. «Та це сурепка, - згадав я колись прочитаний ботанічний атлас, - щось подібне бур'яну ...». Свіжий вітер пробіг над живим килимом, все поле заграло і запереливалося золотистими хвилями, які докочувалися до затіненої сонцем стіни лісу, утворюючи дивовижний контраст темно-зеленого і яскраво-жовтого. «Ніби дорогоцінна чаша в малахітовій оправі» - промайнуло порівняння. Високо в спекотному червневому небі ширяв шуліка. Спека віщувала грозу. Над західною частиною горизонту вже темніла величезна хмара, набухаючи дощем. І тільки в зеніті нерівні, швидко зміщувані краї хмар сліпуче виблискували розплавленим сріблом, виділяючи нестерпне світло. Вітер посилювався, все суцвіття сурепки швидко розгойдувалися, ніби виконуючи якийсь екзотичний танець. Дзвеніло, пристрасно і не перестаючи, безліч невидимих оку жайворонків. Ніби перед грозою співали і квіти, і ліс, і це далеке від людських селищ поле. Але ось теплі сірі грудочки впали звідкись з неба і зависли над кущиками золотистої сурепки. Деякі жайворонки вилися над самим полем, перепурхуючи від квітки до квітки і наповнюючи околицю непринишкуючим напилюванням. Інші, часто тремтячи крильцями, піднімалися вертикально і повисали в метрах чотирьох-п'яти над землею і так само голосно славили життя. Передгрозові хмари громадилися по всьому небу, подекуди синяво-рожеві, ніби розпечені зсередини, і я побачив, що над лісом залишилося лише невелике голубувате вікно, з якого прямим широким водоспадом проривалися до землі промені, заливаючи теплим м'яким світлом все літнє пахуче цвітіння. А в напруженому, наповненому електрикою повітрі беззвучно лютувала заметіль з літака навколо осикового пуху. Але от десь оглушливо вдарив грім, і перші великі краплі дощу шумно плескнули по золоту квітів сурепки. У ту мить, коли прийшла злива, раптом здалося, що вся жива природа вільно і полегшено зітхнула, що всі дерева, рослини, птахи і звірі зраділи блискучому, сполоханому, зітканому з товстих водяних струменів, дощу. До нитки промоклий, один серед затуманеного і раптом притихлого, немов би придавленого стихією поля, я також мовчки насолоджувався п'янким щастям людини, якій один, від сили два рази на рік дано побачити і відчути прекрасне сум'яття в природі. |